В Федеративной Республике Германия бедности нет. Это известно почти что каждому. Не зря же ведутся нескончаемые дебаты о бедности, в которых говорится о том, что того, о чем в них говорится, не существует – или же оно существует в другой форме. Любому уголовному следователю сразу бы все стало ясно: когда с таким волнением разными способами что-то отрицают, то значит, это пытаются скрыть, такое поведение равносильно признанию. Однако пристрастная глупость или просто неправильное понимание не считаются у нас преступлением, а как раз наоборот.
Итак, оплачиваемые и неоплачиваемые опровергатели бедности, ответьте-ка тогда на следующие вопросы:
I.
Почему Вы, собственно, постоянно изо всех сил опровергаете бедность, если ее нет? С таким же успехом Вы могли бы оспаривать существование "того, не знаю чего". Пусть его и нет, но зато оригинально. Вы же беспрерывно долбите эту чертову бедность, с которой, как Вы не устаете повторять, все равно никто не сталкивался. Не пренебрегаете ли Вы предписанием одного Вашего коллеги, который призвал Вас не накликать беду? Или, может быть, Вы намерены ее прогнать?
II.
Последний вопрос, правда, немного несправедлив: ведь нельзя пытаться прогнать беду и вместе с тем утверждать, что ее нет. Это уже почти что шизофрения, а как минимум самое банальное противоречие. Однако исследователи бедности уточнили свою цель: они намерены вести борьбу с "опасным понятием бедности" (журнал "Шпигель", № 23/1980). Ах, вот оно что: мы имеем дело с рыцарями, которые борются со страшными галлюцинациями! Кажущееся противоречие из пункта первого обернулось настоятельной необходимостью противостоять воображению бедности; довольно догматичным образом вина оказалась на другой стороне: поскольку бедности на самом деле не существует, то нуждаться мы можем только в правильном представлении о бедности, чтобы не считать себя и других бедными, хотя это вовсе не так, поскольку... Что и требовалось доказать!
Однако этот замкнутый круг все-таки содержит одно "но": с чего это Вы, теоретики бедности, взялись интерпретировать потребности других людей? У кого вообще возникают проблемы с "понятием" бедности, "опасным" или еще каким? Только у того, кто задается вопросом: "А существует ли еще бедность?" – независимо от того, каким образом людям приходится добывать средства для удовлетворения своих потребностей.
III.
В этой лиге есть две большие фракции: с высокими "цифрами бедности" и с низкими. В результате на совместном симпозиуме разражается спор о "многочисленных определениях понятия бедности". "Данные колеблются соответственно от 500 тысяч до 6 миллионов" ("Вестдойче Альгемайне Цайтунг", 19.09.1980). Не менее "соответственно" участники спора упрекают друг друга в "неосторожных играх с числами" и "неточных критериях для измерения бедности" (Й. Рот, "Бедность в ФРГ"), "глупых стандартах" и "методичной неряшливости" ("Шпигель"). Ведется по-настоящему достойный диспут вокруг общего вопроса: "Кого я хочу считать бедным?" При этом бедность вдруг появляется, но только как числовой материал для формирования категории, которая меняется в зависимости от критерия. В конце концов, одни начинают измерять "духовную бедность", для других "черта бедности" не может составлять 1000 марок, ведь при доходе всего десятью марками меньше уже пришлось бы говорить о бедности и т.д.
Если уж Вы беретесь измерять бедность, так не служат ли взаимные упреки в "глупых стандартах" скорее тому, чтобы придать выдуманным Вами категориям видимость объективности, а Вам самим – репутацию ученых?
IV.
Но исследователи бедности незамедлительно демонстрируют "объективные критерии", чтобы доказать свою теорию. Журнал "Шпигель" отчаянно
"старался здесь и сегодня отыскать несколько бедных. Блуждая по выкошенным полям, уже невозможно встретить никого, кто бы собирал оставшиеся колоски. Никому они не нужны, чтобы утолить ими голод. Гуляя по лесу, можно найти огромное количество хвороста. Никто его не собирает, чтобы потом не замерзнуть".
Неужели этот ученый-экономист на самом деле бродил по мерзкой погоде немецкой осени, и, убедившись в своей правоте, возвратился в университет? Это было бы довольно глупо с его стороны – раз уж он заранее знает, какой вывод намерен сделать из своего мнимого наблюдения: никакой бедности! Почему ни одна из этих фраз не может обойтись без странного принципа сравнения? С каких это пор кусок дерьма становится золотым слитком, если его положить рядом с еще более вонючим дерьмом? Ведь именно этим занимается "Шпигель": расписывает как можно более негативный момент сравнения и в результате больше не может "отыскать" того, чего больше нет. Ну, и что из этого следует? По существу ничего, зато для проводящего сравнение – очень многое: "Благосостояние, которое так явно и у всех на глазах достается всему населению". Может быть, мы слишком редко гуляем по безлюдным полям и поэтому не видим, как население в другом месте наслаждается своим благосостоянием?
V.
Ну хорошо, мы признаемся: собиранием хвороста свой досуг уже почти никто не скрашивает, женщин, работающих на расчистке города от развалин, тоже нет, скупкой продуктов на черный день никто не занимается, и по-настоящему распухшие от голода животы можно увидеть только на блестящих фотографиях из Африки в журнале "Штерн". Но что тут, собственно, друг с другом сравнивается? Неужели не бросается в глаза, что каждое из этих сравнений получается тем более эффективным, чем сильнее нужда и бедствие в выбранное время и в выбранной стране? Разве нужно тому, кто – как утверждается – хорошо живет, постоянно говорить: "Радуйся, что ты не негр, не неандерталец и не помираешь с голоду"? Очевидно, что нет. Таким образом, профессиональное опровержение бедности в своей – каждый раз мгновенно иллюстрируемой – исходной точке по-своему делает признание: недостатки естественным образом составляют основу сравнения, чтобы из непрерывного употребления сравнительной степени бедности получилось чудесное превращение в воображаемое благосостояние. Другими словами: почему этим людям – фанатикам сравнения по своей сути – никогда не приходит в голову сравнить "собственность" рабочих – в конце концов, речь всегда ведется целенаправленно о тех, в чьем отношении возникает потребность доказать, что им живется великолепно, несмотря на то, что они всего лишь рабочие, а не богачи... – почему никому не приходит в голову сравнить их "собственность" с богатством, которое они производят и с тем, в чем они нуждаются и чего они хотят? Так нет же, постоянно нужно наслаждаться тем, что ты не собираешь хворост в 19-м веке с распухшим от голода животом, без пальто попрошайничая зимой в Эфиопии перед развалившейся лачугой.
VI.
И тут исследователи бедности (настоящие профессионалы!) достают туз из рукава: они провели статистическое исследование, которое показало, что лишь незначительная часть населения считает себя бедной, в то время как большинство считает, что живет "относительно хорошо". Вот и попробуй теперь сказать, что рабочих опекают! Да, ничего тут не поделаешь: голос народа имеет вес. Но, к сожалению, и он не годится для того, чтобы сделать более правильными аргументы тех, кто отрицает бедность. Ведь если это глупое сравнение проводится лично "маленьким человеком" на самом себе, а вовсе не в пропагандистских целях, то оно все равно не становится более объективным. И в этом случае каждый раз берутся для сравнения те, кому живется хуже. Ну кто же сам признается, что он беден? Там, где каждый – кузнец своего счастья, во всех неудачах можно винить только себя. Но неужели этому "маленькому человеку" совсем не приходит в голову ничего, что очень могло бы ему пригодиться? И если он утешает себя тем, что другие имеют еще меньше, то в его случае это является трагикомичным проявлением неудовлетворенности тем, сколько он может себе позволить. Ведь иначе бы ему не понадобилась эта вспомогательная конструкция, именуемая также моралью?
VII.
В конце концов, проводимое по всей стране опровержение бедности все-таки переходит от отрицания к утверждению. Благосостояние, которое до этого все время демонстрировалось лишь окольными путями, выставляется наконец в предметном виде: хлеб, колбаса, машина, холодильник, телевизор... = "потребительская корзина". Эта потребительская корзина – довольно странная вещь, ведь никто не ходит с ней за покупками, она является просто статистическим аргументом, то есть опять же плодом мозговой деятельности людей, которым важно графически расхвалить "жизненный уровень" масс:
Гордое указание на то, сколько всего может себе позволить среднестатистический немец, говорит о бесстыдстве пропагандиста западно-германского благосостояния, для которого – в эпоху массового производства холодильников – обладание таким вот ящиком для хранения продуктов на холоде вовсе не само собой разумеется, а наоборот – является настоящим благодеянием, которое он таким образом теоретически ставит под вопрос для тех сознательных субъектов, которые весь этот хлам производят. А как иначе понимать это благосклонное бахвальство так называемым богатством населения, которое всякий раз оборачивается набором вещей, уже давно ставших необходимыми в повседневной жизни?
Величина потребительской корзины красноречиво говорит о точке зрения ее изобретателей на "благосостояние" тех, которые ее якобы ежемесячно проедают. Вечно она набита доверху, независимо от массы содержимого. А иначе почему она так сконструирована, что всегда вот-вот перевалит через край – неважно, сколько в ней есть?
Кстати о "потреблении". Никто не изображает этих поклонников "капитализма, чьи уникальные достижения в первую очередь идут на пользу некогда бедным слоям населения", убедительнее, чем они сами, формулируя на свой сумасбродный манер, как обстоят дела с "потребительской способностью" этих некогда бедных масс:
"О том, что средний человек не беден, можно уже заключить, хотя бы раз взглянув на массу потребителей в обычном торговом центре" ("Шпигель").
Того, что они могут себе хоть что-то приобрести, уже достаточно, чтобы привести ликующих пропагандистов в безграничный восторг. А в это время перед живыми фигурами сей чарующей картины встает практический вопрос, как экономно потратить свою зарплату. Ведь "потребление" – вопреки всем слухам – это всё те же затраты на воспроизводство, что не имеет ничего общего с удовольствием. Кто-нибудь, возможно, уже слышал, что упомянутые "массы потребителей" должны свое пропитание сначала заработать, прежде чем стать таковыми. Сколько "потребляющие массы" вкалывают (а значит, расходуют свое здоровье), чтобы приобрести потом то, что необходимо для их воспроизводства (т.е. всего лишь для восстановления рабочей силы), получая зарплату, чья величина полностью определяет объем "потребления", – об этом теоретики антибедности предпочитают не упоминать. Ведь все их фразы о том, что они называют благополучием, сполна доказывают, что они совсем не лишены понятия о действительном "жизненном уровне" работающего населения.
VIII.
Напротив: на службе пропагандистской позиции, которая совершенно неприкрыто выставляется напоказ, один и тот же среднестатистический человек – вместе со своим шампунем, бутербродом и роликовыми коньками – предъявляется в качестве доказательства того, что наше государство справляется с устранением бедности а) слишком хорошо; б) замечательно и в) неудовлетворительно. Таким образом, все это интерпретирование и копание в наших чуланах является не более чем средством для построения политической теории, вновь получившей особенно широкое распространение, – теории, выдающей систему социального страхования за инстанцию, призванную служить благосостоянию масс. Странным является уже то, что целая армия неусыпных теоретиков бедности призывает на помощь всю бедность своей теории, чтобы рассеять все мрачные слухи, которых, следуя их теории, и быть-то не должно. Но, очевидно, эти слухи вообще не должны возникать, чтобы не дискредитировать систему социального страхования.
Только не наведет ли на опасные мысли а) утверждение в "Шпигеле" о перевыполнении системой социального страхования своей чудесной задачи снабжения, не записанной даже в конституции сказочной страны с молочными реками и кисельными берегами? Однако переснабженной журналистке обязательно нужно сообщить о своей несокрушимой уверенности, – отнюдь не зазорной среди образованных демократов, – в том, что государство-благодетель старается больше, чем ему положено:
"Хотя еще ни разу за всю историю страны не предоставлялось столько персонала для лечения действительных и мнимых недугов, для защиты от действительной и мнимой нужды, все равно у людей не возникает ощущения, что добра было сделано достаточно. Наоборот".
Министр труда и социальной защиты, без передышки носящийся от одной двери к другой, чтобы запихать шницеля в обожравшиеся рты, – ни к чему хорошему это привести не могло: упадочничество, вот куда глядит глаз "Шпигеля"! Такова критика общества для современных интеллектуалов во времена системы социального страхования, когда растущая нищета производится и управляется государством.
Но можно также и б) под девизом: "Столь богатая страна как ФРГ не должна себе такого позволять" преподнести своим читателям скандал, как это любит делать "Штерн", сфотографировав бомжа в лохмотьях и разместив его фотографию на всю страницу. И когда читатели скажут: "Ну надо же, какой экзотический тип", то весь скандал уже окажется позади: бомж Пауль воплощает в себе "позорное пятно", которого в безупречном социальном государстве по идее быть не должно, ведь бедность в нем ликвидирована...
А еще этот грубый идеализм, восхваляющий это государство за преодоление нищенства, которым оно управляет наряду с "нормальной" бедностью, – этот идеализм можно в) критически выдвинуть против государства. Утверждение о том, что бедность в нашей стране является исключением, а значит – прискорбной оплошностью, в усиленном виде преподносится левыми теоретиками бедности с иллюзией, сплетенной на одинаковый манер:
"Экономический кризис и отсутствие социальных реформ вызывают материальное и психическое обнищание рабочих и служащих" (Й. Рот).
Речь о кризисе капитала как о причине бедности содержит в себе как-никак громадный комплимент, что в хорошие экономические времена бедность наемных работников не стоит на повестке дня. И из этого незамедлительно следует решение проблемы: подзаголовок к книге Рота "Бедность в ФРГ" неизбежно гласит: "Исследования и репортажи (!) к кризису системы социального страхования"! Именно то учреждение, чья социальная сеть со всеми своими принудительными страховками наглядно демонстрирует, что вред для рабочих является регулярной и просчитанной государством неизбежностью в жизни на службе капиталистической экономике, – именно это учреждение должно привести все в порядок! Неправильно управляемая система социального страхования якобы является причиной существующей бедности. Ну почему никому не приходит в голову, что все так и задумано?
