Дело тут не в "социальной проблемной ситуации", дело в другом — и каждый знает в чем: тот факт, что многие не находят работу, проистекает от проблемы экономического характера. Работы нет, если она нерентабельна, т.е. не приносит достаточно дохода предприятию, в котором и для которого она выполняется, достаточно выручки, чтобы выстоять в "глобальной конкуренции". Но если это так, если работа есть только тогда, когда она рентабельна, и только до тех пор, пока она рентабельна, то это значит, что ее только для того и дают выполнять, чтобы она приносила предприятию денежный доход. Рентабельность является экономической целью труда. Работа должна выполняться — единственно потому, что она приносит прибыль, с единственным заданием: обогащать работодателя. А поскольку это задание никогда нельзя выполнить в достаточной мере, то чем больше труда выполняется, тем лучше. Хотелось бы обеспечить весь мир — китайцам построить метро, а нефтяных шейхов снабдить кондиционерами, монополизировав произведенной работой покупательную способность человечества. Труд ради денег — этот категорический императив овладел господствующими отношениями настолько всеобъемлюще, что все должны ему следовать, чтобы прожить, и нуждаются в работе — неважно в какой. Здесь же кроется и причина нехватки рабочих мест: работы нет, если она не приносит работодателю достаточно денег. Очевидно, такое случается все чаще при современных достижениях в рентабельности применяемого труда. Экономическая постановка цели, всецело и единолично правящая так называемой рыночной экономикой, попадает в противоречие сама с собой: человечество вынуждено работать, поскольку труд создает стоимость и обогащает предприятия. Но как только этот цирк входит в раж, он тут же сталкивается со своим собственным критерием — с необходимостью создавать все больше стоимости.
Очень может быть, что весь мир свыкся с этим безумием и считает его нормальным — как-никак, даже опытнейшие специалисты и могущественные правители быстро приходят в растерянность, когда их спрашивают, выполняется ли теперь слишком мало работы, если число безработных достигло четырех миллионов в стране, тридцати миллионов — в ЕС и черт знает скольких миллионов на всей планете, — или же все-таки слишком много, если "простое экономическое благоразумие" требует закрытия последних верфей на Северном и Средиземном морях, а цеха в Рурском промышленном районе работают лишь с миллиардными дотациями. Похоже, что действительности соответствует и то и другое: слишком мало, так как работа приносит деньги, а для этого ее никогда не бывает достаточно; слишком много, так как она выполняется ради приумножения денег, и та работа, которая еще недавно справлялась с этим заданием, сегодня уже нерентабельна. И от того, что "так уж все устроено", толку нет никакого: данная система рентабельного труда, мягко говоря, немного противоречива.Конечно, государству и предприятиям жаловаться не на что: все-таки именно они организуют труд таким способом, извлекая выгоду из его рентабельности. Их не смущает противоречие в этой системе, когда, во-первых, работа нужна обязательно, а во-вторых, только при том условии, что она приносит деньги. Это противоречие они перекладывают на плечи широких масс, которые, во-первых, непременно нуждаются в работе, а во-вторых, довольно часто ее не находят. А потом политическая и экономическая элита подходит к их материальным проблемам как к своей проблеме, создавшейся у нее с нуждающимися.
С этой применяемой на практике трактовкой лучше не стоит соглашаться в теории и, будучи тронутым чужим несчастьем, принимать ложь о социальной проблеме за суть дела, а потом еще, чего доброго, сокрушаться и искать виновников того, что с помощью всех этих обсужденных, опробованных и снова брошенных "Союзов за труд" проблема не решается. Точно так же не рекомендуется принимать критерий рентабельности за воплощение экономического благоразумия и высказывать опасения лишь в отдельных случаях — когда общественное мнение решается принять к сведению "теневые стороны" этого критерия. Абсурдность "системы", причина ее вредоносности для массы ее обитателей заключается не в том, что работа не выполняется, когда она нерентабельна, а в том, что она выполняется ради рентабельности. Социальный вред этой системы начинается не с того, что люди, нуждающиеся в работе, зачастую таковой не находят, а уже заключается в том, что работа им нужна. Из этого автоматически следует, что даже найти ее — и то составляет проблему.Поэтому в нашем обществе, где все равны в стремлении заработать денег, экономическая судьба человека зависит главным образом от одного: есть ли у него деньги или же их нужно сперва заработать. Одни должны работать, если хотят получить собственность, — ведь материальное богатство общества уже принадлежит другим. Неимущие нуждаются в ком-то, у кого есть деньги и кто будет оплачивать их труд. Вследствие этого они сталкиваются с тем фактом, что труд является для них весьма условным средством получения собственных, честно заработанных денег, обеспечивающих некоторый доступ к миру товаров. Чтобы сослужить им эту службу, их труд должен стать средством тех, кто его оплачивает, — для их равнозначной цели: получить деньги. Таким образом, те, кто работает за деньги, служат собственности вдвойне: своей и чужой. С другой стороны, у кого при рыночной экономике достаточно денег, тот в состоянии платить зарплату и посредством купленных услуг приумножать свою собственность.
Рыночная экономика со своей несокрушимой уравниловкой относит обе стороны к "работающим". Тем не менее каждый отдает себе отчет в том, что работа приносит весьма различные результаты тем, кто ее "дает" и тем, кто ее "берет". Она создает собственность, приумножая ту, что уже есть, а рабочему она приносит деньги, которые никогда не сделают его настоящим собственником. Где работа выполняется за деньги, там не деньги служат труду как вспомогательное средство, а труд служит деньгам как их источник. Поэтому труд при рыночной экономике полностью зависим от того, как его применяет собственность, действующая в роли капитала.При рыночной экономике все иначе — и, между прочим, никто не спрашивает: "А получится ли..." Тот факт, что очень многие вообще не достигают того, к чему все стремятся, отнюдь не порождает сомнений в господствующей постановке цели общества. А стремятся все к тому, чтобы заработать денег, причем как можно больше. В этой цели все члены буржуазного общества едины: "малообеспеченные" и "высокооплачиваемые", средний класс и профсоюзные деятели, капиталисты и служащие — все они единодушны в своем мнении, считая совершенно нормальным тот факт, что труд и ведение хозяйства, служба и производство — все это делается для того, чтобы получить зарплату, выручку, гонорар, жалованье, одним словом, деньги. [2] На что они свои деньги потратят — это уже их дело. Ибо, получая деньги, они получают крупицу реальной свободы, возможность (правда, ограниченную) удовлетворения своих потребностей, средство доступа к неиссякаемому миру товаров. В этом заключается положительная сторона денег, которую в них каждый ценит.
С обратной стороной медали трудящиеся сталкиваются тоже довольно быстро, по крайней мере подавляющее большинство. Как только денежная сумма израсходована, то и свободному доступу наступает конец. Хотя товары и существуют, без денег к ним уже не подступишься. Гарантированная деньгами возможность удовлетворения всех потребностей еще не означает, что хотя бы одна из них будет наверняка удовлетворена.В этом противоречии есть количественная сторона и определенная закономерность; свое выражение оно находит в ограниченности заработанной денежной суммы. В результате все проблемы сводятся практически к одному: больше заработать. В этой главной и всеобъемлющей необходимости, которая правит жизнью при рыночной экономике, сказывается неприятная особенность данного экономического уклада: все производимые блага недоступны для тех, кому они нужны, — путь к ним преграждает собственность. [3] Лишь для этого товары и производятся: чтобы принадлежать торговцам, которые сами в них не нуждаются и не употребляют их, — и не принадлежать тем, кто не может без них обойтись. Ведь только при таких условиях может повсеместно осуществляться та экономическая операция, за которую так хвалят рыночную экономику: деньги должны сменить владельца, чтобы товар попал туда, где в нем нуждаются. Специально этого никто так не задумал — к примеру, в качестве ловкого способа распределения товаров. Дело тут обстоит иначе: продукт производства является собственностью, т.е. полезной вещью в жалкой роли объекта единоличной распорядительской власти, которая вовсе не стремится сохранить свой объект. Напротив, она должна стать независимой от него абстрактной властью доступа — исключительно частной властью, имеющей реальное воплощение и количественную меру в деньгах. Поэтому произведенные вещи не могут быть по-другому "распределены" среди тех, кто в них нуждается, нежели посредством продажи, и только продажа окончательно реализует цель производства, хотя в своей материальной форме продукт уже давно готов. Эта материальная форма как раз не имеет значения, разве что в качестве средства достижения цели; то, что на самом деле производится в образе продукта — это деньги, которые будут за него выручены: ценность, которую он представляет для своего владельца. Поэтому изготовление полезных вещей — это отнюдь не конец истории, когда экономика ко всеобщему удовольствию обогащается средствами производства и потребления. Вместо этого установлена глобальная необходимость зарабатывания денег каким бы то ни было способом, чтобы иметь возможность заполучить производимые вещи: не купил — не можешь пользоваться. Продуктивность труда определяется тем, приносит ли он деньги, — совершенно независимо от того, что он производит, — и только такой труд обеспечивает посредством денег доступ к производимым благам. Собственность принципиально и радикально отделяет производство богатства от распоряжения благами, она разъединяет труд и пользу от него, так же как пользу и потребность. Собственность ставит себя как определяющую величину во все эти равенства, делая их неравенствами: любой труд нацелен на собственность, так как от нее зависит всякая польза. Это считается сегодня естественным экономическим благоразумием.
Насильственно установленное равенство между пользой от труда и собственностью налагает своеобразную логику на экономическую жизнь общества. Во-первых, это касается сортировки потребностей по степени их неотложности. При рыночной экономике эта сортировка складывается из того, что удовлетворение потребностей зависит от обладания деньгами: формально не реализуется ничего, кроме личных предпочтений, хотя и в пределах заработанной собственности; но кто как свои средства распределит — дело личное. [4] Фактически же каждая потребность ставится в зависимость от личной покупательной способности. И везде, где существует данный способ производства, не перестают с удивлением констатировать "поразительное сосуществование бедности и богатства". Аналогично обстоят дела с "общественным разделением труда": вне всякого сомнения, производство при капитализме носит общественный характер — блага производятся не для самообеспечения, а для продажи, и в этом отношении для общего потребления. Однако отношения между различными отраслями производства не вытекают из материальной связи между ними как между составными частями общественного труда. Напротив, имеют место негативные взаимоотношения частных собственников, которые отказываются от планомерного сотрудничества, но нуждаются друг в друге как в платежеспособных клиентах. Поэтому на деле всем правит частная власть денег, а результат задним числом выглядит так, словно имело место осмысленное сотрудничество производительных участников рынка. [5] И наконец, из целевого назначения всякой рыночной деятельности — заработать деньги — следует весьма извращенное отношение к труду. При рыночной экономике совершенно не учитывается, что труд — это усилия, по возможности сводимые к минимуму. Труд становится целью, поскольку создает собственность по мере его выполнения. Польза от него измеряется не в произведенных продуктах, а в заработанных деньгах и, таким образом, в объеме труда — независимо от величины получаемого дохода. В обществе, организованном на базе общественного разделения труда, работа по производству общедоступного материального богатства когда-нибудь бы да закончилась — учитывая современный уровень производительности труда, это наступило бы довольно скоро. Когда же работа нацелена на зарабатывание денег, то ей принципиально нет конца: потребность в том, чтобы она выполнялась, нельзя удовлетворить сполна. [6] Трудящиеся расходуют время своей жизни и подвергают свой организм износу, но этот "аспект", которого большинству не удается избежать, не играет никакой роли в логике зарабатывания денег. Уже одно это показывает, что рыночная экономика не идет на пользу работающим и что собственность сделана целью производства не во имя их интересов.Таким образом, обязательное для всех равенство между пользой и собственностью срабатывает обязательно и для всех только в отрицательном смысле: всякая польза зависит от собственности. Для того чтобы это равенство сработало в положительном смысле, и наличная собственность действительно гарантировала пользу, ее количество должно достигнуть определенного качества.
Кто живет в мире, где все предметы потребления являются чьей-то собственностью, но сам таковой не располагает, тот даже не может самостоятельно ее создать, ибо у него нет для этого средств — ведь они тоже являются собственностью. Чтобы не погибнуть от равенства между пользой от труда и собственностью, приходится искать собственника, который владеет средствами производства, платя тем, кто их применяет и приносит пользу — пользу для собственника, для кого же еще; иначе с чего бы он стал платить? Ему тоже надо зарабатывать деньги, а не дарить их. Тот, кто лишен собственности и не может себя содержать, не работая по найму, должен заодно удовлетворить эти интересы собственника, чтобы самому заработать денег. Своим трудом он должен создать для собственника дополнительную собственность, чтобы получить долю от его состояния. Цель, которую преследует сам рабочий, — заработать собственных денег, — от этого никак не меняется, однако ему приходится узнавать на собственной шкуре, что значит зарабатывать деньги, не имея их в достатке. Работа в этом случае становится двойным источником дохода: она приносит деньги тому, кто работает, при условии, что лучше обеспеченная сторона становится богаче. Таким образом, эти два результата труда не совсем одинаковы. Для тех, кто, не имея собственности, хочет принять участие в рыночной экономике, работа хотя и является единственным средством заработать денег, но, строго говоря, это не их средство — ведь они не могут привести его в действие, пока владелец предприятия не захочет использовать их труд как свой источник заработка. Рабочие производят собственность, причем, вопреки смыслу этого слова, чужую.
С другой стороны, тот, у кого достаточно собственности, может превратить ее в свой источник заработка. Он может вложить ее в предприятие и назначить зарплату неимущим, чтобы те производили на продажу, создавая стоимость, которая по праву собственности принадлежит владельцу предприятия и после реализации приумножает его денежное состояние. Таким образом, он зарабатывает деньги на собственности, не создавая ее самостоятельно: он дает производить собственность, причем свою.Так равенство между пользой от труда и собственностью приносит выгоду предприимчивым собственникам. При правильном обращении собственность показывает себя как источник самовозрастания посредством чужого труда и тем самым как производственная связь. Собственность действует в роли капитала.
Трудящиеся тоже получают то, что им нужно, — собственные деньги. Однако их собственность, ввиду ее малого количества, крайне непрочна. Не успеешь ее заработать, как она уже потрачена на необходимое для жизни, то есть большей частью возвратилась к капиталистическим собственникам, реализовав таким образом стоимость их товаров в деньгах. Ведь ничто из производимого рабочими не находится в их распоряжении — даже продукты своего собственного труда они должны покупать за деньги, т.е. за свою зарплату, если хотят ими воспользоваться. Так собственность остается для них отчуждением от богатства — богатства, которое они собственноручно производят; отрицательным условием пользы — условием, которому они должны подчиняться, чтобы прожить; чужой распорядительской властью над их трудом — властью, которую они своим трудом беспрестанно производят и воспроизводят.Необходимо заметить, что речь идет об одном и том же рыночном равенстве между деньгами и удовлетворением потребностей, между пользой от труда и собственностью: одно и то же равенство дает противоположные результаты для разных сторон. Когда работа производится исключительно ради денег, то она нацелена не на обеспечение всех людей действительным богатством, а на абстрактное богатство. Продукт труда не находится в распоряжении рабочих — вместо этого частная власть собственности, существующая в виде денег, командует рабочими и их трудом. Когда польза от труда выражается в зарплате, то это вовсе не дает трудящимся удобного механизма для распределения товаров, вместо этого производится собственность — богатство с непременным условием, что оно не принадлежит тем, кто его производит. Да и каким еще может быть экономический эффект от денег и собственности? Когда средства производства находятся в единоличном частном распоряжении, то это никак не содействует их производительной силе — за исключением того, что проводится разграничение, в результате которого по одну сторону оказывается материальное использование этих средств, т.е. труд, а также те, кто его выполняет, а по другую — частная власть распоряжения производственным процессом, а заодно и продукцией. Иными словами, собственность не допускает, чтобы средства производства и продукты труда попадали в распоряжение тех, кто применяет первые и нуждается во вторых. Когда заработанные деньги обеспечивают некоторый доступ к миру товаров, то это является ценным преимуществом только при том условии, что все произведенные блага недоступны для использования — так как появились на свет в виде собственности. Когда труд приносит деньги — которые к тому же мгновенно исчезают — то на что такая сделка может вообще сгодиться, как не на то, чтобы рабочие не получали того, что они производят, а вместо них — те, кто им платит? Все эти действия были бы абсурдными и хлопотными, если бы речь шла о производстве благ и их умелом распределении. Следовательно, и смысл денег, собственности и наемного труда заключается не в этом, а в том, что они на самом деле дают, т.е. в равенстве между пользой от труда и собственностью, равенстве, которое неизбежно порождает две друг друга дополняющие стороны. [7]
Идеи о том, что нужно сглаживать антагонистические последствия господства собственности, не затрагивая ее власти над трудом, — поскольку, мол, в этом все равно ничего не изменишь, а любое изменение было бы только во вред, — и что нужно обращаться за помощью к государству, которое будто бы обязано следить за равномерным распределением достатка и смягчать своей властью чрезмерные общественные противоречия, — такие идеи совершенно далеки от жизни. Не то чтобы их никто не выдвигал. Напротив, именно такую рекламу делают рыночной экономике: этот "способ ведения хозяйства" обладает, дескать, изощренной и к тому же нетоталитарной стратегией распределения, печальные последствия которой вовсе не обязательно записывать на ее счет. К тому же эти последствия на самом деле устраняются социальным государством. Вот только это неправда; и когда верующие в демократию и рыночную экономику настаивают на том, что это по крайней мере "должно так быть", то тем самым они признают, что это не так.В реальной жизни буржуазная государственная власть, прежде чем посвятить себя каким бы то ни было сопряженным проблемам, систематически подчиняет труд господству собственности и зарабатыванию денег, охраняя собственность законом и предоставляя ей право на эксплуатацию. А капитал своего не упускает: он овладевает трудом, читай: его производительной силой, в качестве своего источника (часть II), использует его для повышения прибыли в сравнении с потраченными на это средствами, т.е. для нормы прибыли (часть III), возлагает на труд ответственность за обслуживание и сохранение кредитной системы, которая, с одной стороны, поддерживает производство прибыли, а с другой стороны, ничего не хочет знать о собственных предпосылках, заложенных в этом производстве (часть IV), применяет труд рабочих в качестве оружия в международной конкуренции (в связи с чем государственная власть, как заинтересованный субъект, предъявляет к труду собственные требования) и использует его — опять-таки при поддержке государства — как затычку для кризисной ситуации, созданной своими же руками (часть V).
В соответствии с этим в качестве трудовых затрат фигурирует не затраченный труд, т.е. не время и силы человека, а уплаченная за работу сумма. Результат труда определяется не удовлетворением потребностей, а выручкой от продажи изготовленных товаров в сравнении с расходами по заработной плате. Эффективность труда — это не сопоставление затраченных сил и произведенной продукции, а созданная товарная стоимость в расчете на выплаченную зарплату. Таким образом, в рыночной экономике производительная сила не является технической величиной, она определяется коммерческим успехом.
Так капитал присваивает себе производительную силу труда в качестве источника своего приумножения.То, что эффект получается существенно иным, проистекает от специфических общественных требований к наемному труду и от тех законов, которым он подчиняется. В рыночной экономике дело обстоит так, что результат труда никак не касается тех, кто его выполняет. Ведь произведенные блага полностью и безоговорочно являются чужой собственностью, рабочим абсолютно ничего не принадлежит. Конечно, зарплата выплачивается из выручки от продажи изготовленных товаров, из чего же еще. Но эта сделка заключается между рабочим, которому не принадлежит продукт его труда, и собственником средств производства, которому принадлежит вся выручка.
Так происходит оттого, что рабочие трудятся с самого начала не на себя. Они бы и не смогли заняться трудовой деятельностью, если бы собственник средств производства не пустил бы их на фабрику. Все, что они там делают, — это не их дело, а дело капиталиста и идет целиком на его счет, за что он и платит им зарплату. Конечно, на практике это не меняет того факта, что рабочие вкладывают в процесс производства свою трудовую силу и свое время жизни — вещи, от них не отделимые, в отличие от собственности, которой можно свободно распоряжаться. Работа, выполняемая на капиталистической фабрике, — это их труд, как бы он ни находился во власти капиталиста. Но даже к нему применяется категория собственности, и в этом отношении труд, за который им платят, им уже не принадлежит. Они отступаются от своей деятельности (которая, конечно, была и остается их трудом), словно от проданной собственности. Это имеет значение по той причине, что тем самым решается вопрос собственности на результат труда. Поскольку производственная деятельность уже не принадлежит тем, кто затрачивает силы и время, чтобы изготовить полезные вещи, то стоимость произведенных товаров, т.е. измеренная деньгами собственность на них, засчитывается не тем, кто трудится, а тем, кто владеет трудом как элементом своего производственного процесса. [8]Таким образом, труд был и остается продуктивным по той причине, что люди целесообразно и в сотрудничестве друг с другом работают, применяя подходящие орудия труда. Это и в рыночной экономике не иначе. Однако производительная сила труда подчинена здесь капиталистическим критериям затрат и эффективности. Именно эти критерии правят рыночной экономикой.
В статье расходов этого баланса нет ни следа от тех усилий, которые были затрачены рабочими. Рыночное определение расходов — это исключительно расходы предприятия, т.е. понесенные им денежные затраты на производство. Они, в свою очередь, делятся на две статьи.
Одна из них касается "рабочих мест". Сюда входит: оснащение завода станками, покупка сырья, энергоносителей, в общем всего того, что необходимо для производства и продажи продукта. Все это расходуется в процессе производства, поглощается, изнашивается, преобразовывается, продуктивно потребляется тем или иным способом. Однако именно то "качество" средств производства, которое записывается в книгу учета предприятия, их стоимость, измеренная покупной ценой, никуда не исчезает, а, напротив, продолжает жить в просчитанной цене изготовленного товара. Конечно, эту цену предприниматель должен сначала выручить, прежде чем вложенные деньги к нему вернутся, однако во время производственного процесса он не расстается со своей собственностью.Иначе обстоит дело с другой статьей расходов — с зарплатой. Тут предприниматели на свой страх и риск создают доход в чужих руках. В связи с этим они иногда даже испытывают гордость и на полном серьезе считают это великодушием со своей стороны, за которое их слишком мало благодарят. Тем не менее они получают взамен рабочую силу своего персонала и могут ей свободно распоряжаться. Выплата заработной платы исполняет при этом функцию средства подчинения. Дело в том, что имеющихся в распоряжении работников оплачивают по цене труда, т.е. в зависимости от отработанных трудовых часов или же от выполненных, недовыполненных или перевыполненных сроков исполнения определенных действий, а то и целых производственных стадий. Такой способ оплаты лежит в основе распространенной идеологии о том, что рабочих, дескать, оплачивают "по справедливости", отдавая им ровно ту "долю", которую они вкладывают в производство продукта или же его стоимости (для капиталистических расчетов то и другое — это все равно одно и то же), т.е. им якобы возмещают стоимость труда. Если бы это было правдой, то с балансом капитала дело обстояло бы плохо: что оставалось бы предпринимателям, если бы они отдавали рабочим ту стоимость, которую те создают?! А если им отдают не полную стоимость, то каким же образом вносимую рабочими "долю" можно отделить от "доли" предпринимателя, заключающейся в том, что ему принадлежат средства производства? Ни один капиталист в жизни не брался за подобные расчеты, иначе производство на его заводе до сих пор не сдвинулось бы с места. [9] Этот трюк — рассчитывать и платить зарплату в зависимости от количества выполненной работы, т.е. принципиально по времени, а в дополнение к этому по плотности труда — отнюдь не приводит к "честному" распределению усилий и доходов между рабочим и работодателем. Вместо этого он приводит к постоянному давлению на рабочего, чтобы тот подчинялся односторонним требованиям, которые предъявляет к нему предпринимательский расчет. Оплачивая труд рабочих по его цене, капиталист навязывает им заинтересованность в том, чтобы зарабатывать эту цену, час за часом выполняя требуемую работу. Таким образом он устраняет препятствие на пути присвоения труда — препятствие, заключающееся в том, что речь идет о деятельности посторонних субъектов. В целях завладения этой деятельностью капиталист устраивает дело так, чтобы рабочие совершенно по собственной воле подчинялись его требованиям в отношении длительности и интенсивности труда. Гибкий график работы, ночная и чередующаяся смены, согласие на особенно нездоровые условия труда — все это тоже легко достигается. Таким, в высшей степени человечным образом, т.е. путем шантажа своих работников, капиталистическое предприятие завладевает производительной силой труда, вплоть до последнего рабочего часа и последнего напряжения сил на службе предприятию.
Созданный в результате продукт вливается в баланс предприятия под заголовком "приход" — исключительно в абстрактной форме стоимости. Такая абстракция была бы совершенно непрактичной, если бы речь шла о подведении итогов касательно удовлетворения потребностей в обществе, основанном на разделении труда. Однако при рыночной экономике эта абстракция имеет большое практическое значение — она коротко и ясно подытоживает единственный результат труда для предприятия, позволяя провести сравнение со статьей "расходов". От этого сравнения все зависит, а именно: действительно ли предприятие "сделало деньги". Данное разговорное обозначение коммерческого успеха точно характеризует суть дела: "продукт", который должен быть произведен на капиталистическом предприятии, — это исчисляемое деньгами превышение доходов над расходами. Поэтому совершенно не обязательно знать продукты предприятия, чтобы быть в курсе дела: все экономически важное содержится в столь содержательных "показателях производства" как "оборот" и "прибыль".Таким образом, в понятие "производительная сила труда" вкладывается строго определенное содержание, которое, в то же время, является критерием того, был ли труд производительным или же, невзирая на произведенные блага, он оказался непродуктивным. Капиталистический расчет не просто игнорирует реально затраченный труд, он подходит в высшей степени критически к материальному результату труда и признаёт его только тогда, когда имеет место прирост от одного числа, обозначающего "расходы", к другому, которое записано в графу "приход". Труд доказывает свою производительную силу в качестве источника прибыли, либо он вообще ничего не стоит.
При этом следует заметить, что труд, каким бы производительным он ни был, отнюдь не способен гарантировать тот результат, достижение которого является безусловным и бескомпромиссным требованием к нему. Он может лишь создать продукт, который внес бы вклад в снабжение общества, если бы это было так запланировано. Представляет ли произведенный продукт ценность, обогащающую предприятие, — это совершенно другой вопрос, который решается за пределами трудовой сферы, а именно: на рынке, где речь идет не о полезном производстве, а о зарабатывании денег. Труд не в состоянии превратить созданный товар в деньги, да это и не его дело, ведь товар уже является собственностью предприятия, которое его реализует. Тем жестче отражается на труде то, как решается дело на рынке: капиталистические предприятия прилагают все усилия к тому, чтобы сделать производство, находящееся под их управлением, гарантированным средством коммерческого успеха. Присвоение собственностью производительной силы труда — это всего лишь первый шаг в той "карьере", которую делает труд, начиная как источник капиталистического богатства и становясь его средством.Дабы сделать источник своего богатства средством конкурентной борьбы, капиталисты сокращают удельные издержки на заработную плату путем повышения производительности труда. [10] Так они снижают затраты на производство с целью продавать дешевле, чем конкурент, и извлекать прибыль вместо него. В результате они вводят своеобразный критерий "технического прогресса": все зависит от численного сравнения между двумя взаимозаменяемыми "факторами издержек" — "рабочей силой" и "капиталом". Вложение капитала должно сэкономить расходы на зарплату; дорогостоящее снижение этих расходов обеспечивает успех в конкуренции. Под знаком этого иррационального расчета, согласно которому отсутствие труда регистрируется как источник прибыли, капиталист взвинчивает производительность применяемого труда, повышая тем самым эффективность своего реального источника прибыли — и, в то же время, сокращая его объем: труд фигурирует в качестве статьи расхода, на которой нужно экономить. Так капиталисты сводят к минимуму объем общественно необходимого труда, создающего собственность, и в то же время повышают нагрузку на труд, "замещая" его посредством растущих инвестиций: как это ни странно, меньше труда должно обеспечить рентабельность для большего объема капитала.
Эти противоречия своего экономического образа действий капиталист перекладывает на плечи тех, кто вынужден жить на зарплату. Одна их часть пожинает плоды технического прогресса, становясь безработными и лишаясь дохода. Другая часть продолжает играть роль придатка дорогостоящих "рабочих мест", создает громадную прибыль, оборачивает еще большую массу капитала и довольствуется при этом суммой удельных издержек на зарплату, покрывающих в лучшем случае воспроизводство рабочей силы.
Однако, в сравнении с их саморазоблачающим лицемерием, намного больший интерес представляет та правда, которую выбалтывают участники конкуренции, когда ссылаются на ее "давление": лишь только они принимаются за то, к чему их обязывает собственность, — т.е. нанимают рабочую силу и приумножают свое состояние, — как они уже действуют друг против друга. Когда они распоряжаются производительной силой труда, его результат не образует в сумме скопления богатства, идущего на пользу всем. Напротив, коммерческий успех одного капиталиста встает на пути других. Исключительная власть собственности обращается не только против неимущих, вынуждая их отдавать в чужое распоряжение свои силы и время. Капиталистически задействованная собственность, выступая в качестве частной власти и источника самовозрастания, стремится завладеть тем, что является условием ее роста и в чем нуждаются все производители товаров.
Речь идет об имеющихся в обществе деньгах — богатстве в абстрактной, частной, общественно значимой форме. На собственном предприятии денег не создашь — их можно добыть только на рынке, продав изготовленный товар. Только по продаже выясняется, был ли толк от производства товара и в какой степени это производство принесло пользу, читай: приумножило собственность — заключение об этом дают заработанные на рынке деньги. В этом деле капиталисты встают на пути друг у друга. Чтобы сделать решающий шаг в своем бизнесе, все они нуждаются в одном и том же: в денежных ресурсах общества.Как следствие, капиталисты оспаривают их друг у друга, причем не только в тех случаях, когда предлагают одинаковый товар. Там, где производство нацелено на деньги, и их количество ограничивает получение благ и удовлетворение потребностей, — там все становится сопоставимым, и выбор делают между самыми различными благами. В результате все производители товаров конкурируют друг с другом за денежные ресурсы общества. Конечно, конкуренция также благоприятствует и развитию бизнеса: коммерческий успех одного предприятия дает и другим возможность заработать. В "период общего роста" случается даже так, что повышается совокупная занятость и растет общая покупательная сила. Однако и в этом случае рынок не теряет своего сопернического характера частного зарабатывания денег. Напротив, во имя роста своего предприятия капиталисты все больше повышают нагрузку на общественную покупательную способность, причем вне всякой зависимости от создаваемых ими доходов. И хотя каждый год подводятся итоги об "экономическом росте в стране", это еще не значит, что свободные предприниматели занимались общим делом, в которое каждый из них внес свой вклад. Как бы не так: они вели друг с другом борьбу за расширение сбыта собственного товара. Поэтому их противостояние начинается еще задолго до того, как "наблюдатели за конъюнктурой" отмечают ее спад. Таким образом капиталисты вступают в общественную связь друг с другом и со всем остальным миром, который нуждается в их продуктах: эта связь характеризуется антагонистической заинтересованностью в одной и той же "субстанции" — денежных ресурсах общества.
Только такую общественную связь допускает и навязывает режим собственности — единственную при капитализме практически значимую связь между различными отраслями производства, а также между производством и потреблением. Деньги диктуют, что производится, а что нет, какие потребности удовлетворяются, а какие остаются без внимания; все это решают монеты, на которые претендуют предприниматели и которые тратят потребители. Рыночная экономика не знает других критериев того, что необходимо в обществе и для общества. Таким образом, — вопреки распространенным идеологиям о "власти и независимости потребителя", — господство денег отнюдь не ставит общественное производство в зависимость от потребностей, не говоря уже о соблюдении разумного порядка их неотложности. Общественный спрос, зависимый от платежеспособности покупателей, ставится в подчинение торговым интересам конкурирующих собственников и формируется согласно критерию намеченного ими финансового успеха. [11] "Рынок" — это ничто иное, как коммерческая сфера капиталистических товаропроизводителей. Их конкуренция решает, какие блага поступают в распоряжение общества — будь то предметы роскоши или товары первой необходимости.С другой стороны, конкуренция капиталистов решает судьбу товарного производства на различных предприятиях, выявляя, насколько оно оказалось пригодным для их обогащения и, следовательно, какой от него вообще был толк. Конечно, присвоение капиталистами производительной силы труда состоялось и его не повернешь вспять: при желании созданные блага могли бы пополнить богатство общества. Однако неудачи в торговле делают производство абсолютно бесполезным, принося убытки и уничтожая капиталистически задействованную собственность — богатство в его общественно значимой форме. Именно эту дикость авторитеты в политике и экономике требуют одобрить и признать в качестве неоспоримого факта, когда ссылаются на "давление конкуренции" и на "опасности, которые таит в себе рынок". А когда предприниматели терпят фиаско, они сталкиваются с обвинениями в неудачном руководстве и легко могут попасть под подозрение в экономических преступлениях. Это хотя и не очень вяжется с "давлением рынка", представляемым в виде удара судьбы, зато укрепляет веру в обязанность и неоспоримое право капиталистических предпринимателей на успех в бизнесе. По той же самой логике удача делает предпринимателю честь, доказывая, что он — мастер своего дела. По крайней мере от фанатов рыночной экономики, болеющих за успех предпринимателей, не ускользнул тот факт, что конкуренция, при всем ее "давлении", предоставляет капиталистам определенную свободу, а именно: господство над средствами обогащения, использование которых может быть более или менее целесообразным.
Все, что находится в силах предпринимателей в деле добывания денег на рынке, они предпринимают в той сфере, где являются хозяевами положения: товарное производство они стремятся организовать так, чтобы его результаты дали возможность выстоять в конкурентной борьбе. Эта борьба диктует критерии, которым должна отвечать производительность труда на предприятии — одного лишь присвоения производительной силы труда капиталистам отнюдь не достаточно.Но высокая поштучная рентабельность еще не реализует намеченной цели. Нужно продать как можно больше — тогда к норме прибыли начисляется необходимая масса. В общественном масштабе эта принципиально безграничная потребность в спросе на товары сталкивается с ограниченным количеством денег в карманах бережливых клиентов. Однако этот барьер напрямую не касается товаропроизводителя, который стремится сбыть как можно больше продукции. Его непосредственные противники — это другие продавцы, которые тоже претендуют на денежные ресурсы общества. Они оспаривают у него сбыт и связанную с ним прибыль — в этом заключается проблема для каждого расторопного предпринимателя. С учетом рекламы, взяток и прочих мер по расширению сбыта, борьба за чужие доли рынка сводится в конце концов к одному лишь методу — продавать дешевле конкурентов. [12] Совершенно ясно, что это противоречит поставленной цели повысить прибыль. Поэтому расчеты предпринимателя могут оправдаться только в том случае, если ему удастся удешевить производство на собственном предприятии. В результате все усилия капиталиста-товаропроизводителя направлены на то, чтобы понизить стоимость производства реализуемых им товаров.
В случае успеха он устанавливает новую цену на рынке, и всем, кто не хочет отстать и потерять свою долю рынка, приходится ориентироваться на новый, сниженный уровень цен. С новой рыночной ценой все производители должны сопоставлять свои издержки производства. Сокращение этих издержек становится условием выживания предприятий. Рентабельность труда в конечном счете отнюдь не повышается, да и совокупная прибыль совсем не обязательно растет за счет увеличения сбыта. Однако между конкурентами по-новому решается вопрос, кто сколько смог продать, и каждый участник конкуренции стремится разрешить этот вопрос в свою пользу. Поэтому действия по снижению издержек производства никогда не прекращаются — каждый успех служит началом нового наступления.b) Итак, все статьи расхода в бухгалтерской сводке предприятия становятся объектом экономии. К примеру, нажим на поставщиков с целью диктовать им цены является стандартной политикой крупных концернов — в результате чего поставщики тоже должны искать средства снижения издержек производства, дабы спасти свою прибыль. Из всех статей расхода особое значение придается цене труда. Ведь на ней можно изрядно экономить, причем двумя способами.
С одной стороны, речь идет об абсолютной величине зарплаты рабочих. Конечно, существуют тарифные соглашения, которые обязывают предпринимателей, соревнующихся в понижении зарплат, не выходить за определенные границы. Правда, зафиксированное в этих соглашениях разнообразие тарифных групп дает капиталистам великолепную возможность снижать зарплату, переводя рабочих из одной группы в другую. На это тоже необходимо согласие профсоюзов, но и его легко добиться — к примеру, со ссылкой на экономическое положение в стране. В случае чего от них можно получить даже разрешение на уклонение от тарифных соглашений или их открытое несоблюдение. Так понижаются удельные издержки на заработную плату, т.е. доля зарплаты в стоимости производства товара. Эффект получается такой же, как от повышения производительности труда — да она и вправду повышается: на производство уходит меньше трудовых затрат.С другой стороны, существует технический "аспект" производительности труда — материальный КПД введенного в действие количества работы. Этот аспект является куда более эффективной "зацепкой" в борьбе капиталиста со своими трудовыми затратами. Ведь любой прогресс в этой области тем более снижает долю зарплаты в издержках производства — как если бы рабочий персонал подешевел. Да он и вправду становится дешевле, в соответствии с расчетами, которые осуществляются предприятием и проводятся им в жизнь. Дело в том, что повышение эффективности труда немедленно оборачивается "высвобождением" части доселе оплачиваемого персонала, т.е. снижением трудовых издержек предприятия. Этот, и только этот расчет служит критерием оценки новых средств производства и оправдывает инвестиции на их внедрение.
Примечательна экономическая логика такого рода расчетов. Отправной точкой является технический прогресс в материальном смысле этого слова — включая хитроумные методы повышения производительной силы труда, выдающиеся достижения инженерного дела в области автоматизации производства и т.д. и т.п. В своих расчетах капиталист предполагает производственно-техническую целесообразность всего этого, но тут же от нее отвлекается, сосредоточивая внимание лишь на двух числах. Одно из них — это инвестиционные затраты на новые средства производства, с учетом предполагаемого срока их действия и в расчете на единицу продукции. Эти затраты сопоставляются с другим числом — с уменьшением удельных издержек на зарплату путем сокращения рабочих мест, проводимого при помощи этих самых инвестиций. Если второе число оказывается больше первого, то "экономическое благоразумие" предписывает повысить эффективность труда: проводится так называемая "рационализация". Другими словами, интерес представляет не повышение производительности труда как таковое, а экономия издержек на зарплату — именно в этом заключается польза, которую предприниматель ожидает от технического прогресса, именно это означает при капитализме "улучшение средств производства".Таким образом, капиталист делает весьма своеобразный вывод из своей позиции собственника, согласно которой в оплачиваемом им труде важно лишь одно — его цена. Труд он рассматривает как фактор издержек, который можно не только суммировать и сравнивать с другими статьями расхода, но и "заменять" инвестициями — как в расчетах, так и на практике. Конечно, капиталистический предприниматель имеет представление о том, что скрывается за удельными статьями расхода — как минимум, он должен знать, что инвестирует не во что-нибудь, а в технику, повышающую производительность труда. В этом отношении ему должно быть ясно, что человеческий труд, производящий товары и тем самым создающий собственность, — это не то же самое, что применяемые средства производства, хотя капиталист и оплачивает то и другое. Однако на этой основе он не делает различия ни между трудом и его ценой, ни между техникой и своим правом собственности на нее. Рассчитывая сэкономленные издержки на зарплату и сравнивая их с расходами на новые средства производства, он не думает о том, почему и каким образом станки и автоматы сокращают затраты человеческого труда — зато не упускает из виду своих решающих экономических мотивов применять такого рода технику. На полном серьезе капиталист проводит расчеты, согласно которым он извлекает выгоду не из применяемого труда, а из сэкономленного — словно остаток оплачиваемого им труда не обеспечивает ему прибыль, а всего лишь обременяет баланс предприятия. Труд представляет для него излишние затраты, от которых необходимо избавиться, потому что они слишком дорого обходятся в сравнении с громадными затратами на технику, повышающую производительность труда.
При этом капиталист вполне может позволить себе проведение столь абсурдных расчетов — ведь они полностью отражают его интересы. Ему на самом деле не обязательно знать, что именно является источником его прибыли. Чтобы вести конкурентную борьбу и приумножать свой капитал, ему достаточно проводить в жизнь те критерии, согласно которым уменьшаются издержки производства. Конечно, в ходе своей узколобой борьбы с издержками на зарплату капиталисту никогда не удастся увеличить свою прибыль за счет невыплаченной зарплаты и непримененного труда. Однако именно с таким подходом он превращает применяемый труд в средство конкурентной борьбы. Правда, это еще не гарантирует стабильного повышения прибыли. Ведь во всем этом есть серьезная загвоздка.с) Инвестиции, направленные на "сокращение труда", экономят расходы на зарплату, потому что делают применяемый труд более производительным. В каждом изделии содержится все меньше труда, на каждый рубль зарплаты приходится все больше ходких товаров. В результате повышается прибыль в расчете на единицу продукции — покуда за товар платят ту же цену, что и прежде. Однако дело предстает несколько иначе, когда капиталист продает дешевле, чтобы обойти конкурентов. А если к моменту внедрения новой техники его конкуренты и так уже сбили цену, пустив в ход аналогичные методы, то его прибыль и вовсе не увеличивается. Сокращая затраты труда, капиталисты тем самым понижают цену товара — а заодно и сводят на нет повышение прибыли. В выигрыше от всего этого оказывается только тот, у кого получается вытеснить конкурентов и перехватить у них спрос на товары — тогда прибыль и впрямь повышается, но только за чужой счет. Ведь в целом по стране возможность получения прибыли не возрастает, когда вследствие экономии расходов по зарплате понижается цена товаров: успех одного капиталиста ограничивает возможность получения прибыли для других. Попытки частных товаропроизводителей обогатиться за счет друг друга не придают задействованной ими собственности дополнительного потенциала к созданию прибыли. Как ни странно, именно взаимоисключающий характер их охоты за прибылью выявляет единство капиталистов, заключающееся в их общем источнике дохода: в качестве самостоятельных частных собственников они оспаривают друг у друга прибыль, которую можно добыть из вложенного ими капитала; в качестве конкурентов владельцы предприятий располагают долями прибыльно задействованного капиталистического богатства. В таком обличии существует абстракция под названием капитал — как совместный источник дохода всех капиталистов, проводящих в жизнь присущие ему парадоксы.
Один из таких парадоксов заключается в том, что повышение производительности труда влечет за собой понижение реализуемой стоимости товара, т.е. удельной выручки. Таковы неизбежные последствия борьбы капиталистических работодателей с расходами по зарплате. Конечно, из оплачиваемого труда они выжимают все больше прибыли: если при понижении доли зарплаты в стоимости производства продукта остается неизменной прибыль с товарной единицы, то каждый рубль зарплаты приносит им большую выгоду. Но одновременно с этим они снижают количество применяемого труда, который как раз и приносит им прибыль. Меньше труда уходит на производство единицы продукции — что снижает выручку в расчете на товар; меньше труда применяется в целом на предприятии и по стране — что уменьшает совокупную выручку всех капиталистов. Стремясь приумножить свое богатство за счет сокращения применяемого труда, капиталисты не могут убить одним ударом сразу двух зайцев — повысить эффективность труда и не уменьшить в то же время его объем.Во избежание недоразумений следует заметить, что капиталисты, спокон веков проводящие "рационализацию производства" без всякой пощады, отнюдь не ошиблись в выборе стратегии. Они настолько упорно отстаивают свои интересы, что именно их успехи проливают яркий свет на противоречие между производительной силой труда, которой они пользуются, и той целью, которую они при этом преследуют. В рамках любой общественной формации повышение производительности труда означает, что на производство отдельных продуктов и тем самым на поддержание общества затрачивается меньше труда — капиталистическая собственность, делая упор только на оплачиваемом труде и изо всех сил стремясь снизить расходы по зарплате, ничего тут не меняет. При плановой экономике, где речь идет о производстве благ для их потребления, достижение этого эффекта являлось бы поставленной целью и шло бы на пользу всем. При капитализме же сокращение применяемого труда встает поперек заинтересованности капиталистов в том, чтобы продавать как можно больше. Необходимость производства все большего количества товаров, пользующихся спросом на "рынке" и привлекающих денежные ресурсы общества, требует от предпринимателей повышения объема применяемого труда. Правда, для этого годится только такой труд, который приумножает их собственность, т.е. необходим для победы в конкурентной борьбе за прибыль. И тут "работодателям" открывается, что из всех затрат именно издержки на зарплату лучше всего поддаются экономии. В своем противоборстве за получение прибыли капиталисты, таким образом, сокращают количество необходимого труда, которого, с другой стороны, должно быть как можно больше.
Так предприниматели приводят в действие неразрешимое противоречие. Для увеличения разницы между выручкой и выплаченной зарплатой им не остается ничего другого, кроме как постоянно сокращать объем труда, хотя он необходим для производства пользующихся спросом товаров и, следовательно, увеличивает их собственность по мере его выполнения. Другими словами, снижение объема затрачиваемого труда является для предпринимателей испытанным способом приумножения собственного богатства, которое состоит не из каких-нибудь конкретных продуктов, а как раз из присвоенного ими труда. Прилагая все усилия к тому, чтобы во имя роста собственности снизить трудовые издержки производства, бойкие предприниматели увеличивают эффективность труда — и вместе с тем сберегают его. Сокращая рабочий персонал, они наращивают рентабельность труда и, с другой стороны, сокращают его объем.[1] Те, кто задает вопрос об "осуществимости" планомерной экономики, никогда всерьез не сомневаются в наличии необходимых для этого средств. Они оспаривают данный замысел под предлогом того, что не могут представить себе его реализацию. Нечто подобное и впрямь сложно себе представить, когда в обществе не существует отношений, позволяющих составить и выполнить разумный план, отсутствует организованный свободный совет без всякого "объективного экономического давления" — и когда подразумевается существование рынка с его овеществленными целями, устоявшимися методами и соответствующими человеческими типажами в качестве тех условий, в рамках которых плановая экономика должна быть претворена в жизнь. Можно не разделять замысла о свободной и разумной организации потребностей и их удовлетворения, но нечего притворяться, что с удовольствием поддержал бы коммунистов, вот только они, дескать, не могут предложить практичных "рецептов" и "моделей". С этим уж точно не будет проблем, как только осознавший свое положение рабочий класс разберется, куда путь держать.
На этом месте стоит упомянуть об одной злой насмешке истории. Грандиозная историческая попытка построить плановую экономику — попытка, устроители которой сами же прервали ее как неудавшийся эксперимент — основывалась на крупной ошибке: капиталистическую систему экономики, начиная с почасовой оплаты труда и заканчивая кредитом, они посчитали за "экономическую реальность". Вместо того, чтобы распознать ее капиталистическое предназначение, они решили разработать такую экономическую модель, которая позволила бы на базе этой "реальности" более мягко обращаться с рабочими. Конечно, при помощи государственной власти можно многое претворить в жизнь, можно даже построить настоящий капитализм... Похоже, что тогдашние социалисты сами так до конца и не избавились от сомнений в том, "возможна ли вообще" принципиально иная экономика: так, своему детищу они с гордостью дали разоблачающее имя "реального" социализма. При этом "непреложные законы" капитализма должны были послужить "экономическими рычагами" для искусного управления "аппаратом" народного хозяйства. По сравнению с настоящим капитализмом это привело к довольно-таки посредственным результатам, по крайне мере, что касается поставленной цели — накопления государственного богатства. назад[2] Надо сказать, что буржуазному обществу тоже не чужда критика "коммерциализации всех жизненных сфер". Один из вариантов такой критики затрагивает убеждения тех людей, которые вынуждены пробивать себе дорогу в существующей системе зарабатывания денег и повсюду терпят неудачи. Им, дескать, надо руководствоваться более высокими ценностями, нежели обязательными для всех — и вполне заслуживающими всеобщего признания — требованиями денежного материализма. Презрение к материальным ценностям дополняет коммерцию моралью, при помощи которой каждый уверяет, что не поклоняется "золотому тельцу". И надо сказать, что "неустойчивость жизни" при рыночной экономике дает людям достаточно возможностей на деле доказать свое согласие на материальные ограничения. Обычно подобная критика обращена не столько к богатым, которые легко могут позволить себе продемонстрировать великодушие, сколько к менее обеспеченным людям: их призывают сделать из своей нужды добродетель, проявить скромность и забыть про "социальную зависть".
Другой вариант критики "единовластия денег" утверждает, что есть такие сферы, которые не должны быть полностью отданы во власть "коммерции", поскольку обладают "высокой духовной ценностью". Таким образом, каждое подобное требование содержит в себе признание того, что при рыночной экономике так называемые "высокие блага" — бог, любовь, музыка, справедливость, стихи и природные красоты — давно уже покупаются, продаются и подчиняются законам зарабатывания денег. А как же может быть иначе? Данные "блага" из области моральной нужды и философской ерунды сочетаются с принципами наемного труда, о которых в последующем пойдет речь, не хуже и не лучше, чем любые другие товары и услуги, коммерческое назначение которых никого не возмущает. Они имеют в уплачиваемых за них деньгах не менее адекватную меру, чем все остальное. Продавцы высокого, выдвигающие такого рода жалобы, прекрасно об этом знают. Своими причитаниями они явственно требуют права на беспечную жизнь, поскольку художники и мыслители, дескать, не должны заботиться о материальном... назад[3] "Народная собственность" при реальном социализме тоже отчуждала рабочих от продуктов их труда. Так, в "коммунистических государствах" плановые ведомства обладали правом на единоличное распоряжение продуктами и средствами производства. В этом заключалось, в то же время, отличие от капитализма: "собственность" означала, что государство заведовало всеми благами страны. Сходство состояло в том, что эти блага были доступны обществу лишь за деньги, и такое существование благ в виде товаров повлекло за собой совсем не плановое и довольно жалкое удовлетворение потребностей людей. назад
[4] В своем несокрушимом цинизме буржуазная экономическая наука, ссылаясь на такого рода свободу, выдвигает догму о том, что в рыночной экономике каждый субъект не занят ни чем иным, как оптимизацией пользы для себя. Из этого выводятся математические модели рынка, которые одна пуще другой доказывают, как хорошо удовлетворяются потребности каждого, поскольку, мол, даже самая ничтожная сумма денег дает свободу выбора. Однако еще хуже этих самодоказывающихся теорий привычка "участников рынка" видеть воплощение свободы в своем искусстве бережливости и, более того, испытывать извращенную гордость, когда, несмотря на недостаток денег, им все же удается свести концы с концами при помощи дешевых покупок и экономного расходования денег. Плановую экономику такие герои личной свободы могут представить себе исключительно как "полную противоположность" — как бедность по предписанию. На этом заблуждении основываются не только экономические модели, но и весьма практические отношения демократического господства. назад[5] При отсутствии платежеспособного спроса в рыночной экономике не производится даже самого необходимого. Более того, полезные вещи уничтожаются, если это содействует зарабатыванию денег. В результате государству, которое вводит в действие рыночную экономику с ее гарантией собственности, зачастую приходится компенсировать эффекты этой экономики и, к примеру, выручать с предоставлением транспортных путей, школ, больниц, научных институтов и прочих заведений, от финансирования которых капиталистам не светит барыш, хотя они и с удовольствием пользуются автострадами, обученной и работоспособной рабочей силой, а также результатами научных достижений. Тот факт, что вся эта система работает, хотя общественная власть не управляет ей по плану, вызывал у ее первых сторонников немало удивления и восхищения. Речь шла о продуманном действии "невидимой руки" "за спиной" персонажей, думающих только о том, как бы заработать денег. На самом же деле потусторонние силы тут ни при чем: при капитализме все существующие материальные связи являются ни в коей мере не запланированным результатом всеобщей погони за деньгами. Последствия этого не заставляют себя ждать: что не годится для зарабатывания денег, просто не делается. назад
[6] Буржуазная экономическая наука ставит в своих "теориях-моделях" все с ног на голову и постулирует принципиальную ненасытность человеческих инстинктов, которые, дескать, в рыночной экономике искусно ограничиваются, что обеспечивает им оптимальную, наивысшую и максимально взвешенную меру удовлетворения. Человеку приписывают безразмерный материализм, к которому он просто не может быть способен, несмотря даже на все разнообразие его интересов, накопленных на протяжении тысячелетий. Тем самым буржуазная экономическая наука оправдывает общественное устройство на базе частной собственности как борьбу с "ограниченностью ресурсов". И это невзирая на то, что при капитализме исходной точкой трудовой жизни является отчуждение от всех необходимых благ, и созданная таким образом нужда не преодолевается до конца жизни. назад[7] Конечно, имеют место и другие случаи. В рыночной экономике существуют всякого рода "свободные профессии" — начиная с крестьянина и заканчивая частным врачом. Их представители зарабатывают на жизнь как при помощи собственности, необходимой для их профессии, так и своим трудом. В различных сочетаниях они совмещают в себе противоречие между трудом и собственностью, а следовательно, это противоречие и для них остается в силе. Помимо того существует еще государство, которое играет роль работодателя, хотя его работники и не создают собственности. Для этого оно использует деньги, конфискованные посредством налогов. Возвышаясь над классами своего общества, оно, таким образом, тоже уважительно относится к единовластию денег над трудом. Чем грубее деятельность "служащих", тем точнее государство рассчитывает их оклад в соответствии с теми критериями, которые применяются частными работодателями. Вообще говоря, не стоит делать загадку из различных функциональных подразделов рыночного общества зарабатывания денег. Как-никак, даже ответственные государственные ведомства не испытывают проблем с тем, чтобы на свой манер разделить общество на классы — при разработке налогового законодательства и создании социальных фондов. А в остальном мы хотели бы дать такой методический совет: принципы политической экономии капитализма не стоит принимать за методы классификации людей и опровергать их как таковые, указывая на отдельные примеры. назад
[8] Кстати, на практике для самих работников не представляет тайны, как обстоит дело с этим поистине своеобразным раздвоением труда, когда речь идет, с одной стороны, о производительной деятельности взятых на работу людей, а с другой стороны, о принадлежащем предприятию процессе создания стоимости. Все рабочие отдают себе отчет в том, что их труд — это всего лишь "заработки", с которыми их ничего не связывает, кроме решения предприятия назначить их на данное "рабочее место" и оборудовать его так, как оно лучше всего вписывается в расчеты прибылей и убытков предприятия. Когда менеджерам приходит на ум, что необходимо, дескать, организовать участие рабочего в "оформлении" рабочего места, то эта многообещающая идея отнюдь не меняет сего положения дел, а является расчетливой реакцией на его очевидную односторонность. Многолетнее привыкание к "особенностям рабочего места" не защищает от необходимости в один прекрасный день поменять свои привычки в ходе очередной "модернизации" предприятия. То обстоятельство, что речь идет об абстрактном труде на чужую собственность, очень даже конкретно проявляется в капиталистически оборудованном мире труда — хотя многие просто не желают признавать того, что испытывают на собственной шкуре, и упорно настаивают на праве принимать свою функцию придатка капитала за полагающийся им отчий дом. назад[9] На самом деле цена труда является вопросом договоренности, т.е. силы. Это, кстати, известно каждому — хотя бы из споров о размерах тарифных ставок и из требований о понижении зарплаты в соответствии с экономической конъюнктурой. А когда профсоюзы в очередной раз представляют расчеты, согласно которым труд опять стал более производительным и поэтому, дескать, должен "соответственно" выше оплачиваться, то действенность этого аргумента зависит от реального давления на работодателей со стороны работников — и это давление никогда не бывает сильным, если его оправдывают подобными расчетами.
Буржуазная экономическая наука тоже еще не подсчитала, какой цены стоит труд. Но тем усерднее она проповедует идеологию, будто зарплата возмещает работнику именно то, что его труд — в отличие от другого "фактора производства", капитала — внес в стоимость продукта. При этом сия "наука" со свойственной ей обезоруживающей диалектикой ссылается на результат: посмотрев на то, сколько рабочие получают из совокупной выручки предприятия и сколько предприниматели оставляют себе, можно увидеть, какой вклад каждый из них внес в "общее дело". Доказательство: иначе они бы этого не получили...В этой "теории" о "цене факторов" — таких, как зарплата и прибыль, — примечательно то, с какой естественностью труд и капитал интерпретируются в ней как "факторы производства". С одной стороны, все это учение ничего не желает знать о частной власти денег над трудом. Капиталистическое предприятие рассматривается в нем как нейтральная инстанция между трудом и капиталом — этакий организатор производства, ловко комбинирующий оба "фактора", приводящий их в действие и оплачивающий по справедливости. Но даже этот идеологический штамп тем самым отражает капиталистический принцип, в соответствии с которым труд поглощается предприятием как принадлежащий ему "фактор" и находится в его распоряжении, будучи подчинен производительным целям. Как бы эта точка зрения ни закрывала глаза на капиталистическую собственность и на ее господство, ей удается невозмутимо воспроизводить позицию капиталиста, согласно которой труд, выполняемый на предприятии, является собственностью последнего.
Действительные, а именно: действующие на практике капиталистические расчеты, в которых труд и капитал сопоставлены как взаимозаменяемые факторы издержек производства, рассматриваются в следующей главе. назад[10] Удельные издержки на заработную плату = расходы по выплате зарплат в расчете на единицу продукции назад
[11] Наблюдая за ходом конъюнктуры, эксперты по рыночной экономике отмечают последствия этой простой истины: изменения в условиях бизнеса вовсе не связаны с неустойчивостью пристрастий публики или — чего доброго — с разумными решениями по поводу общественных приоритетов. По признанию самих экспертов, перемена конъюнктуры происходит из-за непредвиденных последствий конкурентной борьбы за повышение сбыта. Тот факт, что после фазы подъема эта борьба с высокой достоверностью приводит к ощутимому для всех кризису и наоборот, не пробуждает в мудрых деятелях науки ни малейшего интереса к пониманию сущности этого цирка. Вместо этого целая научная область занимается разработкой математических моделей по расчету непросчитываемого — исходя из позиции, что наука, мол, обязана предоставить капиталистическому обществу количественный прогноз его собственной экономической деятельности. назад[12] Надеемся, никто не возразит, что — как всем известно — в рыночной экономике цены в совокупности растут, в результате чего наблюдается общее подорожание. Тот факт, что капиталисты-товаропроизводители запрашивают и получают за свои товары все большую цену, происходит от непродуктивного раздувания общественной покупательной способности государством, которое эмитирует деньги окольным путем государственной задолженности. В связи с этим никто не путает инфляцию с приумножением стоимости и понимает, что речь идет о снижении ценности установленного законом платежного средства. Таким образом, с учетом факта инфляции, конкуренция предпринимателей сводится к борьбе за наименьшее повышение цены. назад