Наступило то, чем профсоюзы раньше сами же хвастались – максимальный эффект минимальными силами: забастовки были организованы на предприятиях поставщиков, которые в результате не могли своевременно обеспечить западно-германские автозаводы, производство там застопорилось, был введен короткий рабочий день. Кто решил, что достигнут успех – профсоюз оказал-де таким образом давление на лагерь работодателей – тот совершенно не знает жизни. На самом деле профсоюз испугался до полусмерти и с большим апломбом объявил о своем "первом поражении в забастовке, начиная с 1954-го года". Председатель профсоюза металлообработчиков Цвикель обвинил своего назначенного преемника Петерса в том, что тот тайно стремился к достижению этого "дальнего действия", обманув профсоюзное правление, – то есть, обвинил его в антипрофсоюзных действиях за нанесение вреда предпринимателям.
Собственно, этим уже все и сказано о состоянии этого профсоюза, т.е. о том, когда и для какой лишь цели он вообще хочет идти на забастовку. Поперек интересов работодателей, а тем более вопреки их противостоянию цель забастовки ни в коем случае не должна быть достигнута – а только в согласии с ними. Как только предприниматели говорят, что им нанесен вред – причем еще неизвестно, не оказалась ли им производственная пауза на руку, ввиду плохого сбыта – то профсоюз незамедлительно демонстрирует покаяние и прямо-таки настаивает на своем поражении.Профсоюзный шеф Цвикель говорит, что заставило его так испугаться:
"Профсоюзу металлообработчиков угрожает опасность, что в итоге он может стать беззубым тигром почти для всех в политике и средствах массовой информации" ("Зюддойче Цайтунг" за 08.08.2003).Современный профсоюзный шеф видит своих противников отнюдь не на стороне работодателей; он также не боится разочарованных или даже разгневанных рабочих. Кого он опасается – так это "политики и средств массовой информации". Как мы уже знаем, "беззубость" грозила профсоюзу не потому, что он прервал забастовку. "Беззубость" грозила ему уже до этого – в связи с чем забастовка и была прервана – потому что выдвинутые требования встретили единодушное неприятие со стороны правительства, оппозиции и общественности.
Таким образом, профсоюз признается, что ему на самом деле важно. Провести забастовку и одержать в ней победу вопреки общественности – этого он ни в коем случае не хочет. Лишь только общественность скажет, что те интересы, которые профсоюз собирается защищать, "не вписываются в пейзаж" и, в данном случае, мешают "восстановлению Восточной Германии" – то есть полномасштабному включению бывшей ГДР в нацеленное на прибыль производство – то профсоюз уже сразу знает, что не может угрожать предпринимателям нанесением вреда.
Это проливает свет на пятьдесят с лишним лет профсоюзных успехов: хотя этот профсоюз и был основан для защиты интересов тех, кто при капиталистическом производстве – если не нарушать его ход – систематически попадает под его колеса, но представлять эти интересы – а то и бороться за них – профсоюз считал возможным лишь тогда, когда общественность признавала за ним это право. Лишь тогда, когда требование о повышении зарплаты, сокращении рабочего дня или улучшении условий труда признавалось общественностью "совместимым с экономикой" – только тогда профсоюз считал себя вправе предъявлять эти требования, а порой и бастовать. Согласно Цвикелю, власть профсоюза состояла в том, производил ли он хорошее впечатление – на тех, то есть, кто заправляет политикой и общественным мнением.Как обычно, в этот раз профсоюз хотел продемонстрировать тот ответственный подход к "реалиям", который практиковался им уже десятилетиями. 35-часовую рабочую неделю в Восточной Германии профсоюз считал "реализуемой". Это требование является, дескать, "справедливым", поскольку ориентируется на то, что уже практикуется на большей части страны. Поэтому, мол, не может быть и речи о слишком высокой требовательности. К тому же политики и так уже обещали, что зона "особой", т.е. более низкой зарплаты в Восточной Германии, которую ввели профсоюзы и правительство, будет снова упразднена – через 13 лет после объединения двух Германий.
К тому же профсоюз металлообработчиков всего лишь потребовал распространения на свою промышленность договора, заключенного для сталелитейной промышленности – в ней было достигнуто соглашение, что до 2005 года рабочий день сокращаться не будет, а затем – по одному часу каждые два года. При этом профсоюз знал, что особой пользы это рабочим не принесет. Во-первых, всем известна разница между установленным рабочим днем и реально отработанным временем. Во-вторых, всем известна манера предпринимателей делать труд рабочих более интенсивным в случае сокращения рабочего дня. Так что уравнивание тарифного рабочего дня было бы не более чем символом равноправия между Западом и Востоком. Именно поэтому профсоюз рассчитывал на то, что не вызовет раздражения.Его расчеты не оправдались. Предприниматели твердо настаивали на том, что их интересы абсолютно несовместимы с интересами рабочих. Для прояснения своей позиции они пригрозили перенести производство в Восточную Европу.Так что если рабочие зависят от предпринимательских инвестиций, то их невыгодное положение по сравнению с рабочими Западной Германии – низкая зарплата и долгий рабочий день – это ведь как раз их преимущество, их средство привлечь капиталистов, которое они должны "защищать зубами и когтями" ("Зюддойче Цайтунг", 24.06.2003). Министр экономики Клемент добавляет:"В случае сокращения рабочего дня Восточная Германия потеряет важное преимущество – я опасаюсь, что это будет стоить рабочих мест" ("Франкфуртер Альгемайне Цайтунг", 23.06.2003).Таким образом Клемент разъясняет, что является условием капиталистического успеха нации: ей необходима зона особых – читай: низких – зарплат. Политики берут назад свое обещание о "выравнивании жизненного уровня" и возводят низкую зарплату восточных немцев в ранг "преимущества", которое нужно обязательно сохранить – чему противоречит постепенное выравнивание, которого требовал профсоюз. Чтобы государство смогло обеспечить рабочего работой, запросы капитала нужно не корректировать, а полностью удовлетворять. И из этого следует уже другое – на этот раз крайне желательное – "дальнее действие": особая зона на востоке Германии должна послужить примером западу, "выравнивание" должно произойти наоборот.
"Работодатели ведь год назад обязались, что в 2003 году будут проведены переговоры о сокращении рабочего дня".Цвикель:
"Мы переоценили их обязательство, ведь юридической силы оно не имеет. К тому же мы переоценили договор по сталелитейной промышленности. Мы думали, что металлообрабатывающая промышленность сможет перенять этот договор в большей или меньшей степени... В особенности крупные предприниматели проявили большую сплоченность. И правильно сделали. Чем дольше остаешься в укрытии при слабом сбыте, тем дешевле будет тарифный договор. Мы должны были это знать" ("Тагесшпигель", 04.07.2003).Ничего не приукрашивая, главный металлообработчик ставит всех в известность о том, когда его профсоюз бастует: тогда и только тогда, когда в этом нет необходимости. Когда профсоюз может предъявить "юридическую силу" того, что предприниматели должны вести с ним переговоры, тогда он мог бы пойти на то, чего уже не нужно: на забастовку. Если у него есть основания полагать, что договор, заключенный в другой отрасли, капиталисты добровольно согласятся перенять, тогда профсоюз еще мог бы подумать об – излишней – забастовке.
При плохом ходе дел предпринимателям нужно всего лишь "оставаться в укрытии" и ждать, когда профсоюз пойдет на уступки – ведь любой интерес противостоящей стороны он признает как непреложный "факт", с которым он естественно должен считаться.
Цвикель сообщает об этом "из первых рук" и проясняет, почему ему "пришлось" прекратить забастовку. Когда "условия неблагоприятны", т.е. когда руководящие лица в политике и экономике требуют от профсоюза заключить договор, регламентирующий ухудшение положения рабочих, то профсоюз чувствует себя беспомощным и вынужден прекратить забастовку. Но это еще не все: если профсоюз прекращает забастовку и объявляет о своем "историческом поражении", то вовсе не потому, что он боролся и разбился о превосходящие силы противника. Наоборот: профсоюз идет таким образом в наступление, обещая вести все последующие тарифные переговоры с демонстративным сознанием своей беспомощности, – то есть не требовать ничего иного, кроме того, что и так уже дает противоположная сторона, посчитав благоприятным для немецкой экономики. Таким образом профсоюз рассчитывает вернуть себе общественное признание, от потери которого он так страдает.