И все же, — при всей натурфилософии и семейной идеологии, — в одном пункте этот реакционный шедевр по оздоровлению социального страхования содержит политэкономическую истину. Как-никак, он со всей четкостью проясняет: тот, кто (больше) не работает, живет все равно ничем иным, как трудом, который в данное время выполняется. Во-первых, это всегда так. Во-вторых, это и в самом безупречном капитализме так, хотя и в высшей степени своеобразным образом: ведь, вопреки распространяемым слухам, "работают" и тут не деньги, которые — в добровольном или принудительном порядке — люди несут в банк, в пенсионный фонд или еще куда-нибудь; наоборот: все образующееся богатство, малую часть которого позволено проедать "бесполезным" пенсионерам, происходит от действительного человеческого труда. Поэтому, в-третьих, даже в самой идиллической рыночной экономике с системой социального страхования ни один пенсионер не сможет откусить ни куска от своих прав на пенсию, если активные наемные работники не будут обеспечивать осуществление этих прав, отдавая на это часть своей зарплаты. И даже "пенсия Ристера" на "проценты с капитала", справедливо приобретшая дурную славу с последним крахом биржи, не изменит того, что на проценты можно жить лишь тогда, когда их не просто пишут, но и на данный момент отрабатывают. Для чего необходимо таки "поколение", которое это делает. В этом отношении благочестивая дама из Мекленбурга права, указывая на необходимость в трудящихся детях, — словно ей вдруг вспомнились уроки обществоведения из реального социализма, где она должна была зубрить "теорию трудовой стоимости" старика Маркса: богатство капиталистического общества — при всем прогрессе и повышении производительности — все так же имеет свою основу и свою меру в количестве выполненного человеческого труда...
На этом, правда, уже и заканчивается — скорее непреднамеренная — политэкономическая правда, заключающаяся в предложении учитывать количество детей в качестве источника пенсии. У Маркса и, к сожалению, в политэкономической реальности насильственная "рыночная" связь между трудом и полученными деньгами не имеет ничего общего с естественными необходимостями разумного разделения общественного труда, включающего в себя обеспечение стариков; здесь речь идет об обогащении собственников, платящих зарплату, на труде тех, кому они ее платят, то есть об эксплуатации, означающей бедность для тех, кто зависит от зарплаты. Поэтому и обеспечение отслуживших стариков не является вещью само собой разумеющейся, а организовано как перераспределение нужды среди зависимых от зарплаты и — в подходящей форме — как антагонизм правовых претензий. И поэтому — как у Маркса, так и в реальности двадцать первого столетия — история труда как основы и меры всего общественного богатства продолжается так же абсурдно, как она и началась: количество выполненного труда безусловно имеет значение, но только при одном условии. Труд должен быть рентабельным; в никогда не заканчивающейся конкурентной борьбе предпринимателей он должен приносить им все больше денег в сравнении со своей стоимостью; другими словами: сумма выплачиваемой зарплаты должна снижаться в расчете на то, сколько зарабатывает с ее помощью работодатель. Поэтому — при всей продуктивности труда — рабочие никогда не вылезают из бедственного положения. Как следствие, на старость у них ничего не остается. Именно в этом кроется причина того, что государство, крайне заинтересованное в наемном труде, организовало помимо всего прочего пенсионный фонд, который перенаправляет и перераспределяет зарплату так, чтобы ее все же как-нибудь хватало. В то же время это является причиной того, что созданный пенсионный фонд не вылезает из финансовых трудностей: ведь его задание — управлять бедностью, заложенной в системе, и выкраивать средства на пропитание для зависимых от зарплаты в периоды их "незанятости" — выкраивать из суммы зарплат, которые выплачиваются лишь за рентабельный труд и поэтому обладают упорной тенденцией снижаться по отношению к необходимым повседневным затратам, на которые их должно хватить.Так что в действительности проблема неоплатных пенсий заключается отнюдь не в численной несоразмерности между активным поколением и растущей массой пенсионеров. При достигнутом к сегодняшнему дню уровне производительности труда можно было бы производить все необходимое и желаемое с еще меньшим трудом для еще более долгой жизни. Проблема заключается в двойственной природе зарплаты: выплачивается лишь столько, сколько выгодно для капитала, который использует производительный труд как можно более эффективно в качестве фактора своего роста; однако из зарплаты во что бы то ни стало должна оплачиваться вся трудовая жизнь, то есть все, кто зависим от зарплаты, — как безработные, так и те, кого используют в качестве фактора приумножения денег. К каким трениям это неизбежно приводит, уже не обязательно читать у Маркса — достаточно бросить взгляд на статистику безработных, которая в первую очередь показывает, что с потомством проблем уж точно нет. Ведь в этой статистике сосчитаны те представители активного поколения (то есть, согласно Ангеле Меркель: дети тех родителей, что размножались как положено), которые в расцвете своих сил просто не нужны для приумножения капиталистического богатства нации, в обществе являются просто-напросто лишними, платят за этот статус отсутствием дохода и поэтому — вместо того, чтобы пополнять пенсионный фонд взносами — тоже должны оплачиваться из суммы тех зарплат, которые еще выплачиваются, т.е. из тех денег, которые система социального страхования подбрасывает им из фонда для безработных. У всех перед глазами наглядное доказательство того, что вся эта "проблема постарения", которую Ангела Меркель хотела бы привести в порядок с помощью оптимизированного зачатия и рождения немцев, является на самом деле проблемой суммарной зарплаты, которая должна быть заработана на беспощадно рентабельных рабочих местах и которой поэтому все более остро не хватает для всего зависимого от зарплаты населения. Повышение этой суммы решило бы все "проблемы постарения" — но, во-первых, это невозможно, так как зарплата раз и навсегда выплачивается только за капиталистически выгодный труд; а во-вторых, по неподкупной "логике" системы это возможно тем меньше, чем выгоднее используется труд, то есть чем меньше его нужно, чтобы производить все больше выгодно продаваемой продукции.
Так что в политэкономическом плане предложение Ангелы Меркель бьет совершенно мимо цели. В социально-политическом плане оно попадает в яблочко: как это и принято, растущую проблему пожизненного пропитания для зависимых от зарплаты оно взваливает на нуждающихся, стремясь сделать это сразу вдвойне: питающиеся из суммарной зарплаты всего общества должны отвечать за свое неоплатное долгожительство, платя принудительные взносы и исполняя свой семейный долг. Критериям свойственного системе цинизма это предложение отвечает еще и тем, что самым естественным образом засчитывает родительское счастье как тяжелое бремя, чем оно в приличной "рыночной экономике" и на самом деле является, требуя некоторой компенсации. А если эта компенсация заключается всего лишь в удовлетворении от вида того, что с бездетными обходятся хуже, — так этим-то как раз и подкупает данное предложение с точки зрения социальной политики. Ведь именно таким должен быть по-настоящему путеводный вклад в пенсионную проблематику: он должен указать хороший способ, как сэкономить на пенсионерах.В общем, как-то несправедливо, что идея Ангелы Меркель по уменьшению пенсии и поддержке семьи так и не попала в социально-политическую программу христианских демократов. Но с другой стороны, это опять же и правильно: в системе, где критерий рентабельности решает о пропитании людей, используемых или неиспользуемых согласно этому критерию, нельзя обострять стариковскую бедность с оглядкой на количество детей: эта идея была, наверное, все-таки слишком социальной.